Пробудиться от любви или от дрожи земли?
Сергей, одетый по-военному, сидит на скамейке в углу двора и наблюдает, как женщины выносят из дома тарелки с едой, накрывают стол. Между ними носится маленькая собачка, выпрашивает кусочек жареной курицы, запах от которой расползается по двору. Быстро темнеет: я приехала в гости под вечер — и скоро собачка уже видится круглой тенью, шныряющей под ногами. Женщины — это жена Сергея (школьная учительница Наталья), её мать Ольга Викторовна и дочь-подросток от первого брака Юля.
За спиной Сергея — большая цветущая яблоня: в Липецкой области фруктовые деревья уже цветут. Сергей курит, чему-то улыбается.
Через неделю его отпуск закончится — и он снова поедет на фронт, где служит артиллеристом.
Юля включает свет в низкой пристройке. Становятся видны станки по нарезке лент для масксетей и сами сети, аккуратно сложенные по стене от пола до потолка. Их здесь плетут каждый день школьники, часто засиживаются допоздна, и тогда Ольга Викторовна разгоняет их по домам.
В Липецке торжественно открыли спортзал в честь погибшего во время СВО матроса Дорохина
Все садятся за стол. Сергей явно наслаждается этим вечером — одним из немногих оставшихся до отправки на фронт. Он говорит, что не хочет возвращаться и в то же время хочет.
— Иногда мне кажется, что там мне лучше, — произносит он, покосившись на жену.
Наталья смотрит на него с удивлением. Сергей продолжает и говорит, что на войне свои законы, хотите, называйте их мистикой, но война в открытую мстит за предательство товарищей, и этого невозможно не заметить. Вот хотя бы случай был у них недавно: ребята попали под обстрел, лежали в окопе раненые, а два их товарища сидели в посадках. Раненые просили помочь им, вытянуть их, но те испугались выходить из укрытия. Раненые просили бросить им хотя бы верёвку, но те и на это не решились, просто слушали стоны всю ночь. А через неделю прилетел снаряд в их расчёт, и именно этих двоих не стало.
— А вы откуда знаете, что те бойцы всю ночь стоны слушали? — спрашиваю я.
— А оттуда, что те раненые живы остались, они и рассказали, — отвечает Сергей. — Мистика не мистика, а по факту боевое братство предавать нельзя. Я возвращаюсь к своим.
«Бог един»: родители погибшего в зоне СВО лейтенанта строят часовню в память о защитниках Отечества
Сергею повестка не приходила, он записался в добровольцы. Наталья давно начала отслеживать в нём «тревожные признаки»: как он слушал телевизор, как читал новости об СВО, как он их комментировал и, главное, как он намёками пытался подготовить семью к тому, что уйдёт на фронт.
Сейчас в отпуск Сергей ехал через Джанкой. Наталья отправилась туда встречать его, и перед самой встречей у неё слетела пуговица с блузки. Уже вдвоём они зашли в первый попавшийся магазин за ниткой и иголкой. Наталье сказали, таким магазин не торгует, но, когда продавщицы увидели Сергея и узнали, что он едет в отпуск с СВО, сами побежали по соседним магазинам, нашли нитки с иголкой и помогли Наталье пришить пуговицу. Они обнимали Сергея и благодарили. А когда он шёл с двумя боевыми товарищами по Джанкою, ещё до приезда Натальи, им попалась навстречу одна пожилая женщина.
— Вы с СВО? — спросила она, приблизившись.
— Да, — ответили солдаты.
— Стойте на месте, — приказала та.
Отошла от них на несколько шагов, бухнулась на колени и стала крестить. Солдаты заплакали.
Сергей почувствовал себя человеком, готовым принести себя в жертву ради этой старушки, будто совершавшей какой-то древний русский ритуал. Потом его постоянно останавливали в Крыму и обнимали, и в нём крепло чувство: он поступил правильно, уйдя в добровольцы.
— Приехал в Липецкую область, — говорит он, — здесь хожу в военном. Вот сегодня в форме был в ТЦ. Никто не обращает на меня внимания. Всем всё равно. А это потому, что в Крыму знают, что такое дрожь земли, их бомбят. А здесь не знают.
— А вы ради тех, кто не замечает вас, тоже хотите себя в жертву принести? — спрашиваю его.
— Да, — отвечает за него дочь Юля. — Потому что в этой стране мы все друг другу братья и сёстры.
Я взглядываю на неё, чтобы понять: это ещё что за речи от подростка? Она так тонко меня троллит? Но Юля выдерживает мой взгляд.
— А кто думает иначе, просто пока не имеет нравственного стержня, — с лёгким вызовом отвечает она.
Сергей прячет улыбку. Он говорит, что такой работа солдата всегда и была: жертвовать собой в том числе и за тех, кто его жертвы оценить ещё не может или не сможет никогда. Но и тех, кто его не замечает, он считает братьями и сёстрами, детьми его Отчизны, а она у всех одна. А те братья и сёстры, которые жертвы не замечают, просто ещё не пробудились.
— Но вы же им желаете пробудиться от дрожи земли, — замечаю я, — а это не по-братски. Ведь они пробудятся тогда не от любви, а от страха.
«Низкий поклон ей»: ветеран СВО разыскал автора тронувшего его до слёз письма, полученного на передовой
Сергей молчит: думает. Вместо него говорит Наталья. Когда Сергей ушёл на фронт, она вдруг поняла, что отдавать часть зарплаты на русского солдата недостаточно. Для её души недостаточно. Надо занять себя делом, делать что-то руками, чтобы вложиться в победу. Она начала плести сети и делать окопные свечи. Ей позвонили по очереди две подруги, с которыми она хорошо общалась до СВО и которых считала своими людьми. Одна из них сказала: «Да провалитесь вы со своей СВО!» А другая пожелала Наталье и её мужу гореть в аду.
— А вы что? — спрашиваю я.
— А мне всё равно, — отвечает она. — Я человек беззлобный. Через пару месяцев одна из них мне снова позвонила и сказала без предисловий: «Я видела, что ты делаешь свечи. Мой муж ушёл на СВО. Расскажи, как их делать, хочу ему отправить». Я включила видео и всё ей подробно рассказала и показала.
— Зачем? Она же желала вам гореть в аду? — спрашиваю я.
— Она просила помочь, — отвечает Наталья. — Я ей сочувствую — как сестре. А как она ко мне относится, для меня неважно.
— Вы продолжите с ней дружить?
— Нет. Но почему вы настаиваете на том, что я помогаю фронту? — с удивлением спрашивает она.
— А вы разве не помогаете? — я кидаю взгляд в пристройку, на станки.
— Нет. Я не помогаю. Я делаю часть общего дела. Он воюет, а я — тоже, делая всё, чтобы защитить жизнь солдата. Это не помощь — это участие в общем деле. Не все в нашей Липецкой области хотят участвовать в нём — это правда. И не говорите, что мы все воспитаны одинаково. Я в школе работаю, мне всё видно. По-разному мы детей воспитываем. Есть родители, которые приучают ребёнка делиться, а если ударил другого, то извиняться. А есть родители, которые сразу с крика начинают: «Мой сын прав!»
— Поэтому я и сказал, что мне легче там, на фронте, — вступает Сергей. — Я работал в одной школе с Натальей учителем информатики. И вот последний конфликт. Ставлю ученику двойку. Сразу прибегает его мать с директором, кричат: «Как ты посмел двойку поставить?! Он у меня такой отличник!» Но моего предмета он не знает. И получается, что ученик прав, а учитель — нет. Мне легче без этого — на фронте.
«Пацаны ни метра не сдали»: как кубанские волонтёры помогают фронту
— Но вы и за этого ученика, и за его мать с директором жертвуете собой? — уточняю.
— Да, — твёрдо говорит Сергей. — Когда мы там, все их недостатки для нас обнуляются. Они — просто братья и сёстры. А когда вернёмся, наверное, снова будут конфликты. Но в этом и состоит удел солдата — жертвовать собой и за тех, кто его жертвы не признаёт. Только говоря о дрожи земли, я не страха для них хочу. Я хочу, чтобы дрожь земли заставила нас друг другу помогать. Только общее дело заставит нас увидеть друг в друге братьев и сестёр.
Он обменивается с подростком Юлей взглядом. Под столом спит собачка. За воротами загораются фары машины волонтёров, приехавших за сетями. Ребята в камуфляже уже входят во двор. Я вдруг понимаю, что Юля многое возьмёт от этого вечера, проведённого за столом, под этой раскидистой яблоней. Будет часто его вспоминать. Хотеть вернуться в него. И в её воспитании дрожь земли окажется лишним элементом.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
