Уильям Уайтман: От масштабов страданий в Джизре пропадает дар речи
От вида разрушенных улиц Джизре разрывается сердце. Всего за несколько месяцев — с декабря 2015 года, когда турецкие власти ввели в городе с преимущественно курдским населением круглосуточный комендантский час — уровень разрушений от беспорядочных ударов достиг такого масштаба, что многие здания не подлежат восстановлению. Эти дома всё еще стоят, но вот-вот рухнут. В их стенах зияют пробоины от снарядов. Трудно найти квадратный метр кирпичной кладки без следов пулемётного огня. Среди развалин повсюду попадаются предметы, которые напоминают, что здесь когда-то жили тысячи людей: оплавленный пульт от радиоуправляемой игрушечной машинки, галстуки, висящие на уцелевшей стене чьей-то разрушенной спальни. Десятки ковров, которые некогда украшали комнаты пятиэтажного многоквартирного дома, теперь лежат вперемешку в одной большой груде обломков. От масштабов разрушения и человеческих страданий пропадает дар речи.
До того как мы оказались в Джизре, я и представить себе не мог, что мы там обнаружим. Несколько дней до этого мы находились в соседнем Диярбакыре, стараясь не привлекать внимания турецкой полиции. Почти неделю мы ждали, пока нам как представителям прессы предоставят допуск к районам, где действует комендантский час, и всё это время слышали стрельбу и взрывы в районе Сур в центре Диярбакыра, где шла военная операция.
Турецко-российские отношения натянуты практически до предела, и власти Турции настроены откровенно враждебно к журналистам российских средств массовой информации, ведущим съёмку в населённых курдами регионах на юго-востоке страны. По этой причине нам пришлось действовать под другим именем. Я поставил на то, что власти увидят во мне просто журналиста-британца и не будут тратить время на тщательную проверку данных. Я стёр всю информацию с телефона, удалил всякий намёк о своей жизни в России и оставил в Москве своё журналистское удостоверение RT, российские банковские карты и другие предметы, которые могли бы вызвать подозрение. В качестве дополнительной меры предосторожности я менял авиарейсы и постарался пройти повторную регистрацию по крайней мере ещё в одной стране, прежде чем прибыть в Турцию. Но, как выяснилось, трудности при работе в курдских регионах испытывают не только СМИ, имеющие отношение к России. Персонами нон грата становятся и представители европейских изданий, которые, по мнению турецких властей, сочувствуют курдам. Каждый день мы слышим о том, что кого-то задерживают, высылают из страны, зачастую сопровождая это запретом на въезд в Турцию в течение пяти лет. Но тяжелее всего, без сомнения, приходится курдским и турецким журналистам, которые, рискуя жизнью и здоровьем, пытаются запечатлеть происходящее. Они постоянно сталкиваются с нападками и испытывают на себе гнев спецслужб и правительства.
На шестой день после полудня нам позвонили из диярбакырского управления печати и информации. Одобрение получено. Мы взяли аппаратуру и направились в Сур. Но несмотря на то, что у нас была аккредитация, гарантирующая доступ к району, сотрудники спецслужб отказались пропустить нас на главном КПП. Когда я стал настаивать на том, что у нас есть разрешение на съёмку, общавшийся с нами офицер, тон которого и без того был враждебным, начал нам угрожать и потребовал немедленно покинуть район.
Зная, что темнеет здесь около четырёх вечера, мы решили проехать 250 км до Джизре и попытать счастья там. Но времени у нас было не так много: комендантский час может начаться в любой момент между шестью и семью часами, и продлится он до следующего утра. И мы поспешили к Джизре по пыльному шоссе, которое тянется вдоль сирийской границы. Проезжая город Нусайбин, мы увидели над ним два огромных столба дыма — там тоже проходила операция турецких вооружённых сил. Я хотел заехать в город, но местные жители посоветовали этого не делать: мне сказали, что в районе недавно начались особо жестокие бои, и турецкие военные будут только рады, если с иностранным журналистом произойдёт что-то плохое, чтобы можно было обвинить в этом курдов.
Наш водитель нервничал по поводу поездки в Джизре, и он имел для этого все основания. За пару дней до этого он ранним утром проделал такой же путь с человеком из французского журнала. На первом КПП на них направили оружие и заставили выйти из машины. Представители турецких органов безопасности допрашивали их в течение нескольких часов и дошли до обвинений в шпионаже. После того как нас не пропустили в Сур, мы знали: эта поездка сопряжена с риском, но мы должны на него пойти.
Когда мы прибыли на главный КПП в Джизре, водитель вздохнул с облегчением: людей из спецслужб не было. По той или иной причине — возможно, потому, что приехали мы весьма поздно — их нигде не было видно, вместо них наши документы проверяли местные полицейские, они были в хорошем настроении, и им, похоже, было гораздо интереснее опробовать на мне свои навыки английского. Быстро осмотрев багажник, они пошутили, что лежавший там мой бронежилет с надписью «Пресса» тяжелее, чем у них, и не стали обыскивать салон автомобиля, где под пассажирским сидением лежал мой рюкзак с компактной камерой высокого разрешения. К нашему удивлению, нас быстро пропустили в город. Могу только предположить, что полиция посчитала меня журналистом печатного издания. Видеоаппаратуру и плёнку — особенно у иностранцев — турецкие органы безопасности в регионе проверяют с невероятнойдотошностью.
Первые улицы, которые видишь при въезде в Джизре, пострадали меньше всего. Стены и разбитые витрины исполосованы очередями пуль, выпущенных из автоматического оружия. Но, повернув налево у местной бензоколонки, мы внезапно увидели весь масштаб тех разрушительных действий, которые здесь проходили. На плато, которое уходит к расположенным рядом горам, насколько хватает глаз, тянутся разрушенные жилые дома. Среди того, что осталось от прежнего района, идут местные жители — преимущественно в полной тишине, прерываемой разве что приглушёнными приветствиями, когда люди встречаются на улице. Гнетущая тишина лучше всего рассказывает о том, что произошло в Джизре, — отчасти потому, что можно себе представить, какая оживлённость царила на этих некогда многолюдных улицах в такие тёплые солнечные вечера, как этот; при этом в ушах сам собою встаёт тот грохот, под который эти дома превращались в руины.
Вначале встреченные местные жители принимали меня за турка — главным образом из-за синего бронежилета с надписью «Пресса» и каски. До сих пор если они и видели съёмочные группы, то только турецких и курдских СМИ, причём бронежилеты носили только турки, а к господствующим в Турции средствам массовой информации местные жители относятся с негодованием, потому что те освещают события предвзято — в пользу Анкары, зачастую называя жертв репрессий «террористами». Как только они поняли, что я британец, разгневанные жители показали мне места наиболее ужасных разрушений и зверств. В итоге мы сделали самое страшное своё открытие: второй подвал, где, по сообщениям, были заживо сожжены около 45-50 курдов.
Мне сообщили ужасающие подробности об обезглавленных телах и показали комнату, всю в пулевых отверстиях и пятнах крови. Потолок, как мне сказали, был забрызган мозговым веществом. Предполагается, что именно здесь были казнены оборонявшие город курдские бойцы. По словам местных жителей, самые жестокие сотрудники турецких спецслужб, участвовавших в операции, носили длинные бороды и «напоминали боевиков ДАИШ».
Едва ли они действительно состояли в ИГ, но всё же исключать этого полностью не стоит. То, что Турция сотрудничает с данной экстремистской террористической группировкой, действующей в соседней Сирии, ни для кого не секрет. Немало людей, с которыми я беседовал на юго-востоке Турции, предупреждали меня о чрезвычайно агрессивных представителях спецслужб, носивших бороды и по-турецки изъяснявшихся плохо или со странным акцентом. Наиболее вероятное объяснение: эти грозные «бородатые бойцы» — повстанцы-туркмены, которые, действуя по другую сторону пресловутой дырявой турецко-сирийской границы, стали излюбленными союзниками Анкары в сирийском конфликте.
Неожиданно местные жители сказали нам, что нам следует уехать. За нами направлялась полиция. Учитывая, что всё это время мы снимали кадры довольно щекотливого характера, мы, не теряя времени, отправились в дорогу.
К тому времени, когда мы доехали до КПП, было уже темно. Когда мы проезжали мимо, я, сидя на заднем сиденье, опустил голову, делая вид, что сплю, чтобы не было видно моего лица. В преддверии вечернего комендантского часа из Джизре выезжало очень много машин. Нас не остановили — нам удалось беспрепятственно скрыться в ночи.